kissmybabushka.com/ Рекламирую,не нуждающийся в рекламе сайт из моего избранного) Там вообще интересно (особенно новосибирцам, бывшим и,конечно, настоящим). А еще они фотографии с монстрации выложили. Чудные-чудные ребята)))
Гадаем на Дайри: 5 раз нажать на кнопку "случайный дневник" и узнать 1. Про меня: записи уставшего от жизни ангела... ОМГ 2. Про жизнь: Чёрное и белое ага) зебра, которая кончается под хвостом))))) 3. Про любовь: Хочу увидеть музыку сразу почему-то вспомнила, что говорить о любви - это как танцевать об архитектуре 4. Про дневник: Cassandra's Diary ыыыыы... бойтесь меня, щас как напророчу)))) 5. Про будущее: Можно всё? аааааа... да, да я мучима этим вопросом))))
На самом деле мне нравилась только ты, мой идеал и мое мерило. Во всех моих женщинах были твои черты, и это с ними меня мирило. Пока ты там, покорна своим страстям, летаешь между Орсе и Прадо, - я, можно сказать, собрал тебя по частям. Звучит ужасно, но это правда. Одна курноса, другая с родинкой на спине, третья умеет все принимать как данность. Одна не чает души в себе, другая - во мне (вместе больше не попадалось). Одна, как ты, со лба отдувает прядь, другая вечно ключи теряет, а что я ни разу не мог в одно все это собрать - так Бог ошибок не повторяет. И даже твоя душа, до которой ты допустила меня раза три через все препоны, - осталась тут, воплотившись во все живые цветы и все неисправные телефоны. А ты боялась, что я тут буду скучать, подачки сам себе предлагая. А ливни, а цены, а эти шахиды, а роспечать? Бог с тобой, ты со мной, моя дорогая. (c) Дмитрий Быков
Название: Платок Автор: Kurz und gut Бета: беты пока нету(((( Пейринг: Дживс/Вустер Рейтинг: PG на всякий случай Дисклеймер: все права на персонажей принадлежат П. Г. Вудхаусу
читать дальшеНа подушке Дживса лежал платок. Его платок. Кружевной платок, конфискованный как неподобающий несколько дней назад. Берти закрыл и снова открыл дверь в комнату камердинера. Ничего не изменилось: платок был, Дживса не было. Вообще-то обычно он не нарушал территориального императива (Берти уже два дня учил это выражение, намереваясь блеснуть в «Трутнях»), но ситуация была из ряда вон выходящая: Дживс был нужен, а его не было поблизости. Берти тут же начал подозревать самое страшное. Тетя Агата зайдет в гости, или (просто ужас) приедет погостить на несколько дней… Может, землетрясение… нет, он бы почувствовал. И вот теперь платок. Сбитый с толку, полностью дезо… дезо… чего-то как-то там, он сел на честерфилд в гостиной и уставился прямо перед собой. - Сэр? – донеслось из коридора. В гостиную просочился его неизвестно куда отлучившийся камердинер. - Платок, Дживс… - Берти скользнул по Дживсу отсутствующим взглядом. - Платок, сэр? - Платок и тетя Агата… - Простите, сэр? Берти вернулся к реальности и как в первый раз уставился на одного небезызвестного к. Дживс возвышался над ним, как колосс, Берти вдруг очень захотелось встать, чтобы хоть как-то сократить это немыслимое расстояние между ними. Солнечный свет блестел в идеально уложенных волосах. На ум немедленно пришло воскресное утро, ему шесть или семь и его ведут в церковь. Ощущения были очень похожие… - Ты где был, Дживс? - Что-то случилось, сэр? – теперь в голосе камердинера появился легчайший намек на беспокойство. - Я тебя искал, тебя не было, я пошел к тебе в комнату, а там платок… Тетя Агата приезжает? – нескладно закончил Берти. Дживс покраснел, резко опустил голову, из прически тут же выбилась прядь и упала на лицо. - Дживс? – испуганно спросил Берти. Такого он еще никогда не видел. Что он такого сказал… - Простите сэр, я не осведомлен о приезде миссис Грегсон. Когда мы ее ожидаем? – Дживс, судя по всему, быстро взял себя в руки. Его что так уж сильно расстроил приезд тетушки?... Хотя… - Ой, Дживс. Она не приедет, ну то есть ведь ты же нашелся, а значит она не приедет… - Сэ-э-р? – Таких высот брови Дживса еще не достигали. Берти попытался объяснить запутанный ход своих мыслей, но, кажется, не слишком прояснил ситуацию. Он и сам не совсем понимал под каким предлогом тете Агате удалось проникнуть в его голову. Однако теперь следовало обратить внимание на платок. На волшебный вызвавший внезапное смущение великолепного Дживса платок. Берти напряг извилины, внимательно глядя на Дживса, чтобы снова чего не упустить, он открыл рот. И в дверь позвонили. Полтора часа и два коктейля спустя о платке Берти начисто забыл. Болтовня Бинго вообще действовала на него как-то странно. В планах были: прогулка по весеннему парку, обед в «Трутнях», знакомство с очередной любовью всей жизни Бинго, театр, ну и на боковую.
***
Воспоминание о платке всплыло через неделю. При весьма странных обстоятельствах. Он пошел в кинотеатр (с Бинго и ах-она-прекрасной Селией, Сисилией или… ну не важно). - Джек, я люблю тебя! – воскликнула героиня. «Платок.» - подумал Берти. Было совсем неясно при чем тут платок, зато ощущение чего-то важного, какой-то главной детали, которую он упустил, знаете, как в детективе, не отпускало. Он еле дожил до титров и под первым попавшимся предлогом улизнул домой. Нужно было подумать. Обычно этой частью у них заведовал Дживс, но в этом деле его помощи ждать не приходилось. Платок. Берти хотел было налить себе скотча, но передумал, вместо этого он закурил сигарету и уселся в кресло. Платок. Так-так-так… Он попытался вспомнить сюжет одного из детективов, где преступление раскрыли благодаря крови на платке. Ничего, кроме Джорджетт Хейер не вспоминалось. Но там платки играли только… ну исключительно романтическую роль. В смысле… Ну такого же просто не может быть. Все эти платки возлюбленных, вся эта чепуха с разлукой, локонами и кружевными платками. Неся перед собой вощеные пакеты с покупками, в гостиную вошел Дживс. - Добрый день, сэр. - Ты что, влюблен в меня, Дживс? – отстраненно спросил Берти, и ошарашено наблюдал как лицо его камердинера приобретает великолепный розовый оттенок, пакеты, как в замедленной съемке, летят на пол, а глаза Дживса увеличиваются в размерах почти вдвое. Берти захихикал и покраснел совсем как девчонка. Он встал, сократив наконец расстояние между собой и этим смутившимся колоссом. Определенно, Дживс все же недооценивает его дедуктивные способности и осведомленность в делах любовных. Он с улыбкой шагнул вперед.
мерные капли воды наполняют пространство. клекотом, шорохом, звоном, отсроченным эхом. кто-нибудь запретите мне плакать, дышать, смеяться, кто-нибудь остановите, остановите это. я перестану видеть. совсем. по воле собственной, как Эдип, как дурацкий нищий... пойду по дороге, по самой широкой колее и пусть никто меня там не ищет... и вообще, что вы знаете обо мне, уроды, такие же, как я. никто вас не привечает... стоите себе отчаянные, случайно вышли на холод, выпили чашку чаю, выдохнули, вдохнули, впустили ветер в волосы, в дом, куда-то еще... сонный разум, как Гея, рождает чудовищ. и все на свете может поведать зеркало на рассвете я подойду к нему - видно сразу, что у души моей двадцать четыре глаза и за моря, за старость, тоску, маразм за все, за все, за все конфеты на свете светит в окно окаянный весенний ветер пристально вглядываясь в меня.
Пришло наконец в голову откуда ноги растут у ВП и компании. У той же Ривелотэ. Вся эта братия на самом деле активно использует приемы Сильвии Плат. Может не так успешно или с трансформацией, но это несомненно западная традиция "вопля", если можно так выразиться. Почему тогда не Цветаева? Ну то есть не следом за ней. Во-первых, она все же неоромантик, а во-вторых, у нее другой посыл: она зациклена на своем переживании, у нее практически нет героини (хотя это не совсем терминологически верно). Совсем грубо: там, где МЦ скажет "я", Плат говорит "она". И голоса, голоса послушайте! Наглядные примеры: Sylvia Plath Daddy
Daddy You do not do, you do not do Any more, black shoe In which I have lived like a foot For thirty years, poor and white, Barely daring to breathe or Achoo.
Daddy, I have had to kill you. You died before I had time--- Marble-heavy, a bag full of God, Ghastly statue with one gray toe Big as a Frisco seal
And a head in the freakish Atlantic Where it pours bean green over blue In the waters off the beautiful Nauset. I used to pray to recover you. Ach, du.
In the German tongue, in the Polish town Scraped flat by the roller Of wars, wars, wars. But the name of the town is common. My Polack friend
Says there are a dozen or two. So I never could tell where you Put your foot, your root, I never could talk to you. The tongue stuck in my jaw.
It stuck in a barb wire snare. Ich, ich, ich, ich, I could hardly speak. I thought every German was you. And the language obscene
An engine, an engine, Chuffing me off like a Jew. A Jew to Dachau, Auschwitz, Belsen. I began to talk like a Jew. I think I may well be a Jew.
The snows of the Tyrol, the clear beer of Vienna Are not very pure or true. With my gypsy ancestress and my weird luck And my Taroc pack and my Taroc pack I may be a bit of a Jew.
I have always been sacred of you, With your Luftwaffe, your gobbledygoo. And your neat mustache And your Aryan eye, bright blue. Panzer-man, panzer-man, O You----
Not God but a swastika So black no sky could squeak through. Every woman adores a Fascist, The boot in the face, the brute Brute heart of a brute like you.
You stand at the blackboard, daddy, In the picture I have of you, A cleft in your chin instead of your foot But no less a devil for that, no not Any less the black man who
Bit my pretty red heart in two. I was ten when they buried you. At twenty I tried to die And get back, back, back to you. I thought even the bones would do.
But they pulled me out of the sack, And they stuck me together with glue. And then I knew what to do. I made a model of you, A man in black with a Meinkampf look
And a love of the rack and the screw. And I said I do, I do. So daddy, I'm finally through. The black telephone's off at the root, The voices just can't worm through.
If I've killed one man, I've killed two--- The vampire who said he was you And drank my blood for a year, Seven years, if you want to know. Daddy, you can lie back now.
There's a stake in your fat black heart And the villagers never liked you. They are dancing and stamping on you. They always knew it was you. Daddy, daddy, you bastard, I'm through.
И, например, Ривелотэ "Чайлд фри"
Ну и вот Полозкова:
Чтобы вдруг никому не подумалось: я не снобствую и не говорю вот плохо, а вот хорошо, я так... факт омечала, ага) К тому же сама грешна. Вот так. Очевидно подражательное по-моему, хотя фиг знает: Когда находишь на столе: «Прости, но все мы — люди…» и выключателя реле, как мыло или студень, расплёскивает свет.
Приоткрываешь тишину: «прости, но всё проходит…» и сквозь неё, как в трещину вода на пароходе, сочится вязкий яд.
И страх такой доверчивый, но больше слов не будет. Всё кончено. Расцвечивать здесь нечего. Не судят вершителей побед.
А ты простая женщина, Такие не уходят — а ждут. Их участь решена и это жгут, и яд их имя — Плат.
Рада вас видеть! У вас в дневнике так чудесно, так тепло, что просто и слов нет) Поэтому встречаю невразумительными, но кавайными японскими завываниями)))
Когда Стивен уходит, Грейс хватает инерции продержаться двенадцать дней. Она даже смеется – мол, Стиви, это идиотизм, но тебе видней. А потом небеса начинают гнить и скукоживаться над ней. И становится все темней.
Это больше не жизнь, констатирует Грейс, поскольку товаровед: Безнадежно утрачивается форма, фактура, цвет; Ни досады от поражений, ни удовольствия от побед. Ты куда ушел-то, кретин, у тебя же сахарный диабет. Кто готовит тебе обед?
Грейси продает его синтезатор – навряд ли этим его задев или отомстив. Начинает помногу пить, совершенно себя забросив и распустив. Все сидит на крыльце у двери, как бессловесный большой мастиф, Ждет, когда возвратится Стив.
Он и вправду приходит как-то – приносит выпечки и вина. Смотрит ласково, шутит, мол, ну кого это ты тут прячешь в шкафу, жена? Грейс кидается прибираться и мыть бокалы, вся напряженная, как струна. А потом начинает плакать – скажи, она у тебя красива? Она стройна? Почему вы вместе, а я одна?..
Через год Стивен умирает, в одну минуту, "увы, мы сделали, что смогли". Грейси приезжает его погладить по волосам, уронить на него случайную горсть земли. И тогда вообще прекращаются буквы, цифры, и наступают одни нули.
И однажды вся боль укладывается в Грейс, так, как спать укладывается кот. У большой, настоящей жизни, наверно, новый производитель, другой штрих-код. А ее состоит из тех, кто не возвращается ни назавтра, ни через год. И небес, работающих На вход.