Все было бы проще, если бы он спал, как человек. Но чем старше память, тем страшнее и безобразнее. В последнее время она выкидывала все более и более странные штуки. Сначала сны были как огромные шары пламени, или силовые поля, или галактики. Воспоминания распускались под веками и не отпускали. В них смеялась Роуз, Донна обнимала его, в них Галифрея была… просто была. А потом все начинало исчезать. Не было никаких взрывов, никаких выстрелов, никаких далеков. Просто сначала исчезал звук, потом все как будто выцветало, пропадали запахи и он оставался один – совсем один в темноте, пустоте и безмолвии. Через некоторое время сны Доктора стали просто пустотой. Пустотой, где он был один. Без выхода, смысла, значения, без ничего.
В этот раз он заснул, слушая песню Удов, а проснулся в холодном поту, на полу Тардиса. Это было страшнее предсказаний, страшнее ужаса в глазах старейшины Удов, страшнее неприятия Аделаиды Брук. Теперь он точно знал, был уверен – его песня подошла к концу. Во сне он начал выцветать и медленно растворяться в пустоте, бесследно исчезая в пространстве и времени. Совсем один он становился ничем. Никто не придет. Некому прийти.